"...Так проехали километров с десять. Как стало известно позже, комбат попросту проскочил мосток через овраг, не остановившись и не просигналив. Мой танк подлетел к нему на изрядной скорости и мосток рухнул, как подкошенный. Танк с ходу ударился лобовой броней в скат оврага, перевернулся и кверху лапами сполз на дно.
Оглушенный ударом, я обнаружил себя погребенным под грудой выпавших из "чемоданов" 76-миллиметровых снарядов, вперемежку с пулеметными дисками, инструментами, консервами, трофейными продуктами, пилой, топором и прочим танковым имуществом. Тонкими струйками сверху лилась кислота из перевернутых аккумуляторов. Все освещалось зеленым зловещим светом сигнальной лампочки.
Сам я был цел, но изрядно помят. Первая мысль - я раздавил экипаж. Дело в том, что на марше экипаж как правило, сидит не в утробе машины, а на трансмиссии - на теплом месте позади башни, укрывшись брезентом. Однако оказалось, что все живы, - их швырнуло при перевороте, как из катапульты, вперед на землю. Теперь командир, лейтенант Куц, кричал откуда-то снаружи:
- Ария! Ты живой?
- Вроде, - отвечал я. - А как ребята?
Затем я выбрался через донный (но ставший потолочным) "десантный" люк и осмотрелся. Зрелище было впечатляющее. Танк стоял на башне, задрав гусеницы. Ствол пушки торчал снизу, от земли. Ни разу за всю войну я не видал танка в более невозможном положении. Мы молча смотрели на машину".